– Терпеть их не могу, – сказал д’Артаньян чистую правду. – Француз я, в конце концов, или нет?
Глава четвертая
Королева Франции щедра на подарки, но ее любовник ей мало уступает
Одевшись полностью, д’Артаньян озаботился надвинуть шляпу как можно ниже, так, чтобы скрывала лицо, – в коридорах уже самую чуточку посветлело, и Констанция могла его наконец узнать с самыми роковыми для гасконца последствиями.
Хорошо еще, что ни она, ни герцогиня не стали их провожать в обратный путь, – герцогиня могла заговорить с д’Артаньяном, пришлось бы отвечать, и голос опять-таки мог показаться Констанции знакомым… Обе дамы проводили трех одетых в мушкетерские плащи мужчин той же длинной и запутанной дорогой по коридорам и лестницам Лувра до охранявшейся караулом калитки. Там компания разделилась – дамы остались во дворце, а мужчины, беспрепятственно выпущенные мушкетерским караулом, пошли той же дорогой, какой пришли. Небо над островерхими крышами уже заметно приобрело темно-синий оттенок, сменивший ночную тьму. Вот-вот должен был зарозоветь восточный краешек неба, стояла покойная тишина, только временами нарушавшаяся шагами гуляк, возвращавшихся домой после веселой ночи.
Д’Артаньян украдкой наблюдал за герцогом Бекингэмом – того явственно распирала не только радость, но и неудержимое желание похвастаться одержанной победой перед спутниками. Все мужчины в этом отношении одинаковы, кроме разве что евнухов. К тому же д’Артаньян, сам отнюдь не безгрешный, великодушно признавал за герцогом, даром что англичанином, право на похвальбу: не каждому выпадает провести бурную ночь с молодой, очаровательной королевой, наградив сумрачное чело монарха двумя украшениями, которые обычно видны всему свету, исключая того, кто их носит…
Кроме того, д’Артаньяна крайне интриговало и другое: он давно уже заметил, что герцог скрывает под мушкетерским плащом небольшой ящичек из полированного дерева с наведенным золотом французским королевским гербом на крышке. То же любопытство, несомненно, испытывал и третий их спутник, мимолетный любовник Констанции, – он то и дело бросал на ящичек самые недвусмысленные взгляды, но, как человек от герцога зависимый, опасался задать неделикатный вопрос.
Д’Артаньян, находившийся в лучшем положении, в конце концов не выдержал:
– Милорд…
Бекингэм живо повернулся к нему:
– Вы меня узнали?
– Кто же в Париже не узнает самого изящного кавалера Англии? – сказал д’Артаньян, решив, что в интересах дела можно даже сделать комплимент не кому-нибудь, а проклятому англичанину.
Комплимент этот упал на подготовленную почву: Бекингэм остановился (они как раз шли по Новому мосту) и с превеликой готовностью поддержал разговор:
– Быть может, вы, шевалье, знаете и суть моего визита в Лувр?
– Ну разумеется, милорд, – сказал д’Артаньян с легким поклоном. – Примите мои искренние поздравления. Французы, черт побери, умеют должным образом ценить отвагу влюбленных и одержанные ими победы! Вы же, как ни прискорбно это признать, одним махом обошли всех повес нашего королевства – ваших достижений нам уже не превзойти. Это, конечно, немного прискорбно, но, как я уже говорил, мы умеем ценить славные победы!
Лесть всегда оказывала отравляющее действие и на людей гораздо умнее Бекингэма – что уж говорить о герцоге, который прямо-таки расцвел, напыжился самым глупым образом и величественно произнес, стоя у перил и гордо взирая на озаренные восходящим солнцем парижские крыши:
– Благодарю вас, шевалье. Что скрывать, победа во всех отношениях славная, тут вы угодили в самую точку, любезный…
– Арамис, – подсказал его спутник, давно уже прислушивавшийся к голосу д’Артаньяна с неусыпным вниманием.
– Вот именно, Арамис. По-моему, я имею право гордиться?
– Безусловно, – поклонился д’Артаньян.
– Вы спрашиваете, что это за ящичек? – не выдержал герцог, хотя д’Артаньян ничегошеньки не спросил. – Ваша королева – восхитительная во всех отношениях женщина. Ей угодно было преподнести мне в качестве залога любви эту безделицу…
Он высвободил ящичек из-под плаща и поднял крышку. В лучах восходящего солнца засверкали радужным сиянием великолепные алмазные подвески, прикрепленные к шелковым лентам, связанным узлом и украшенным золотой бахромой. Это новомодное женское украшение, носившееся на плече, так и называлось по-немецки, откуда пошла мода: Achsel-Band[26], а по-французски – аксельбант.
– Великолепные камни! – воскликнул рослый англичанин, беззастенчиво заглядывая через плечо д’Артаньяна, – и последний с ним мысленно согласился.
– Без сомнения, – самодовольно произнес Бекингэм. – Украшение это подарил ее величеству августейший супруг, но повелительница моего сердца нашла этим алмазам лучшее применение… Не правда ли, они прекрасны вдвойне – еще и оттого, что являются залогом любви королевы Франции к ее верному рыцарю…
– Безусловно, милорд, – поддакнул англичанин. И вдруг воскликнул, глядя на д’Артаньяна, шляпа которого нечаянно сбилась на затылок. – Так это вы – Арамис?
– Я, – скромно сказал д’Артаньян, видя, что узнан.
– Черт возьми, как я вам благодарен!
– Вы знакомы? – изумился герцог.
– О да! Шевалье Арамис оказал мне неоценимую услугу, он, без преувеличения, спас мне жизнь…
– Какие пустяки, – сказал д’Артаньян. – Кучка трусливых мерзавцев, для которых было достаточно одного вида обнаженной шпаги…
– И тем не менее! Я ваш должник, шевалье! Лорд Винтер, барон Шеффилд не бросает слов на ветер… Но, господа, пойдемте, умоляю вас! Уже совсем светло, а вы, милорд, когда все в особняке проснутся, должны лежать в постели, словно и не уходили никуда… Поспешим же!
– Вы правы, – с большим неудовольствием сказал Бекингэм, которому определенно хотелось стоять на мосту, упиваться своим триумфом и сыпать напыщенными фразами. – Высшие соображения требуют…
Он с видимой неохотой опустил крышку ларца, спрятал его под плащ, и все трое пошли дальше. Д’Артаньяну привиделась некая грустная ирония судьбы в том, что они и по пути в Лувр, и возвращаясь оттуда, пересекали площадь Дофина…[27]
Оказавшись на том месте, где д’Артаньян первый раз увидел их ночью в сопровождении ветреной Констанции Бонасье, герцог Бекингэм решительно сказал:
– Думаю, здесь мы и расстанемся, шевалье. Благодарю вас за то, что сегодняшней ночью вы были для меня ангелом-хранителем…
– Не стоит благодарности, – сказал д’Артаньян с внезапно проснувшейся в нем гасконской гордостью. – В таком предприятии, как ваше, я всегда готов сопутствовать даже…
